Вернись из полета [сборник 1979, худож. С. Л. Аристокесова] - Наталья Федоровна Кравцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тихий писк заставляет меня взглянуть на мир божий. В гнезде под крышей хаты попискивают птенчики. Их трое. Они широко разевают рты, ожидая пищи.
Ира еще спит. Мы лежим в спальных мешках прямо под самолетами, которые мирно стоят у самых хат, вдоль улицы. Над лесом висит солнце. Хвост моего самолета уткнулся в низенький заборчик, за которым пылают какие-то цветы на высоких стеблях. Их никто не сажает, просто они сами цветут каждое лето. Независимо от того, война или нет…
К птенцам прилетела ласточка. Это кто-то из родителей. Наверное, ласточка-мать. Птенчики беспокойно запрыгали в гнезде, вытягивая головки с раскрытыми клювами. Ласточка сунула букашку одному из них и быстро улетела.
Птенцы ждут, высовываются, копошатся в гнезде. Каждые полминуты к ним прилетают по очереди отец и мать. Быстро засовывают в раскрытый клюв прожорливого детеныша какую-нибудь гусеницу или жучка и снова улетают на поиски пищи.
Я наблюдаю эту картину и думаю: как же ласточка помнит, кого она накормила, а кто из птенцов еще голодный?
Где-то далеко громыхнуло орудие. Еще раз… И я вспоминаю, что идет война, что сегодня после обеда мы снова должны перебазироваться дальше на запад, потому что наши войска теснят немцев и они отступают не останавливаясь, а нам от них отрываться нельзя.
…Я лечу, как во сне. Еще перед полетом почувствовала недомогание. А теперь мне очень жарко, болит голова. Дрожат от слабости руки. В воздухе только и думаю: скорее бы долететь, скорее бы…
Меня клонит в сон, и я иногда опускаю голову, засыпая, но, спохватившись, заставляю себя бодрствовать. Смотрю по сторонам, но вижу только вверху — голубое и внизу — зеленое, все остальное сливается, видится как в тумане.
Внизу лес, лес, и нет ему конца. Наша новая площадка тоже в лесу, где-то на большой поляне.
— Вон справа наша точка, — говорит Нина.
Сначала я ее не вижу. Потом различаю: летают по кругу самолеты. Издали они похожи на мух. Их собралось много, значит, придется еще ждать очереди, чтобы зайти на посадку. Вхожу в круг. Когда все самолеты сели, сажусь и я. Все делаю автоматически, ничего не соображая.
Заруливаем к самолетам, я вылезаю из кабины и тут же падаю в траву: ноги отказываются идти. В траве лежу и стучу зубами. Мне холодно. А солнце ярко светит, и вообще я знаю, что сейчас — жара. Просто у меня озноб.
Нина тормошит меня:
— Наташа, слышишь? Что с тобой?
Но слова ее доносятся откуда-то издалека, и у меня нет сил отвечать.
Прибежала Ира:
— Ты что, заболела? Голова горячая…
Достали термометр. Оказалось — сорок градусов. Сразу поставили диагноз: малярия. Это не первый случай.
В небольшом домике, где устроили больницу, нас пятеро. У всех — малярия. Врач — незнакомая пожилая женщина. Я вижу ее впервые. Говорят, она в полку временно, пока не вернется из командировки Оля Жуковская. А может быть, она и не врач вовсе.
Она усиленно кормит нас акрихином. Мы желтеем. Катя Рябова болеет уже дней десять, у нее приступы через день. И мне кажется, что она пожелтела больше всех.
Вечером немецкие самолеты бомбят железнодорожную станцию. А может быть — аэродром? Нет, все-таки станцию. О том, что здесь самолеты, они еще не знают.
Это совсем рядом, метров четыреста от нас. Одна за другой рвутся бомбы. То ближе, то дальше.
Меня трясет лихорадка, и мне абсолютно все равно, убьют меня или нет. Остальные чувствуют себя получше, и им это уже не так безразлично. Они лежат, прислушиваясь к взрывам. Определяют, в каком месте падают бомбы. И как ложится серия — в нашем направлении или нет.
А врач мечется, не зная, куда деваться. Она еще никогда не видела бомбежки. Не может решить, оставаться ли ей в комнате вместе с нами или спрятаться на улице.
Она то выбегает, то снова вбегает. Что-то говорит нам взволнованно. Кажется, предлагает выйти. Но никто не думает выходить. Кате она явно действует на нервы.
— Вы бы спрятались где-нибудь в яме, — советует она. — Тут есть недалеко, я видела. Там спокойнее.
Вспышки света за окном. Грохот взрывов. Один, второй, третий… Серия бомб.
Взрывы очень близко. Дрожит наш домик, вот-вот развалится. Стекол в окнах давно уже нет. С потолка сыплется штукатурка.
При очередном взрыве врач, испуганно охнув, приседает. Потом, смешно замахав руками, выбегает, хлопнув дверью. Через несколько секунд снова нерешительно просовывает голову в дверь: трудно определить, где страшнее.
Кажется, что бомбы рвутся везде. А как там на аэродроме? Сегодня — полеты. Все лежат тихо-тихо…
Из-за пруда вставало солнце
В деревне была всего одна улица, широкая, ровная. Эту улицу и решила использовать командир полка как площадку для полетов.
Мы собрались небольшой группой и тихо переговаривались, прислушиваясь к низковатому голосу Бершанской. Таня и Вера, уже одетые для полета, стояли перед ней с планшетами в руках. Они должны были лететь первыми.
— Задание ясно?
— Ясно, — ответили сразу обе и приготовились идти.
— Будьте осторожны, — продолжала командир полка, не торопясь отпускать их.
Она стала разглядывать карту, вложенную в планшет. На лбу — резкая вертикальная складка. Глаза сощурены в узкие щелки.
«Зачем карта? — подумала я. — Вон цель, за речкой. Отсюда рукой подать». Я посмотрела в ту сторону, где за небольшой белорусской деревушкой синела полоска леса. Там, в лесу, сосредоточились остатки фашистских войск, так называемая «группировка». Гитлеровцы отказались сложить оружие, надеясь прорваться к фронту, к основным силам. Наша задача: заставить их сдаться.
— Бомбить лучше серией. С одного захода. — Бершанская не отрывала глаз от карты.
Таня кивнула. Вера немного удивленно смотрела на командира полка: зачем это объяснять, они же не новички…
Бершанская помолчала, все еще не отпуская их.
«Почему она тянет? — не понимала я. И тут же догадалась: — Боится за них… Боится, что не вернутся!»
У нее были основания беспокоиться: бомбить днем на самолете По-2 крайне опасно. Незадолго до получения задачи мы наблюдали, как связной самолет из дивизии, пролетая над лесом, был обстрелян и сбит. Раненый летчик с трудом дотянул до нашего аэродрома. Из задней кабины вынули тело убитого штурмана…
Бершанская наконец подняла глаза.
— Выполните задание — и быстрей домой!
Она пристально посмотрела на Таню. Потом на Веру. В зеленоватых щелках — тревога. Брови сурово сдвинуты. Словно
